– Это хорошо. Те-то как раз чаще всего и пропадают. Постарайся проехать его днем, чтобы утром солнце стояло над правым плечом, а потом светило в левый глаз. Если вас застанет ночь, не останавливайтесь и не сворачивайте в сторону. Держите путь на звезды Ихуавулу, когда они загорятся.
Я кивнул и только собирался продолжить расспросы, как больной вдруг открыл глаза и сел. Одеяло сползло, и я увидел окровавленную повязку на его груди. Он вздрогнул, уставился на меня, потом что-то крикнул. В то же мгновение пастух приставил холодное лезвие ножа к моему горлу.
– Он не за тобой, – сказал он больному. Пастух говорил на том же диалекте, что и юноша, но медленно, поэтому я его понял. – Я уверен, он не знает, кто ты такой.
– Отец, я же говорю тебе, это новый ликтор Тракса. За ним посылали, а клавигеры говорят, что он давно в пути. Убей его! Или он перебьет всех, кто еще не погиб.
Меня поразило его упоминание о Траксе, который находился так далеко от этих мест. Я хотел было расспросить юношу и уверен, что мне удалось бы договориться с ним, но тут Доркас ударила старика по голове тыквенной бутылью. Удар был истинно женский – неточный и хилый. Бутыль треснула, а старик, скорее всего, почувствовал лишь слабую боль. Он бросился на Доркас со своим кривым обоюдоострым ножом, но я перехватил его руку, сломав ее. Потом каблуком сломал и нож. Манахен, его сын, попытался встать, но Коготь, вернувший его к жизни, не снабдил парня прежней силой: от толчка Доркас юноша рухнул на циновку.
– Теперь мы умрем с голоду, – выдавил из себя пастух. Его смуглое лицо перекосилось от усилий сдержать крик боли.
Я сказал ему:
– Ты заботился о сыне, а он позаботится о тебе. Скоро он совсем поправится. Что он сделал?
Ни тот, ни другой не ответили.
Я вправил смещенную кость и наложил шину. Потом мы с Доркас поели и устроились на ночлег на улице, предупредив отца с сыном, что если только дверь откроется или же кто-нибудь причинит вред Иоленте, то я убью обоих. Утром, пока они еще спали, я коснулся сломанной руки Когтем. Неподалеку от дома пасся привязанный конь, а верхом я без труда поймал еще одну лошадь для Доркас и Иоленты. Подводя скакунов к дому, я обнаружил, что за ночь его сложенные из сухого дерна стены зазеленели.
Несмотря на рассказы пастуха, я надеялся набрести на какое-нибудь селение вроде Сальтуса, где можно было бы найти чистую воду и за несколько аэсов купить пищу и место для отдыха. То, что мы нашли взамен, трудно было назвать даже останками города. Между крепких камней, которые когда-то были мостовыми, проросла трава, так что на расстоянии они ничем не выделялись из окружающей пампы. В траве, как стволы деревьев в опустошенном яростной бурей лесу, лежали колонны. Другие все еще стояли – потрескавшиеся и ослепительно белые. Ящерицы с яркими глазами и зазубренными гребнями грелись на солнце, застыв в полной неподвижности. От домов остались только небольшие возвышения, где на нанесенной ветром почве трава разрослась еще гуще.
Я не видел причины менять направление, поэтому мы так и продолжали ехать на северо-запад, подгоняя уставших лошадей. Здесь я в первый раз увидел впереди горы. В рамке полуразрушенной арки они казались всего лишь тонкой голубоватой полоской на горизонте, но я ощутил их присутствие, как в нашем подземелье постоянно ощущалось присутствие безумных клиентов, заключенных на нижнем ярусе, хотя они не только никогда не поднимались ни на одну ступень вверх, но даже ни разу не переступали порога своих камер. Где-то в тех горах лежало озеро Диутурна. Там же был и Тракс. И Пелерины, насколько мне было известно, странствовали меж их ущелий и пиков, помогая бесчисленным жертвам нескончаемой войны с асцианами. Война тоже шла в тех горах. Сотни тысяч погибали, чтобы удержать какой-нибудь один перевал.
Но сейчас мы вошли в город, где не раздавалось ни единого звука, кроме карканья ворон. Хотя в доме пастуха мы запаслись кожаными бурдюками с водой, она была почти на исходе. Иоленте становилось все хуже, и мы решили, что, если к вечеру не найдем воду, она, скорее всего, умрет. Когда Урс уже начал накатываться на диск солнца, нам попался разбитый жертвенный стол. В углублении, куда должна была стекать кровь, сохранилось немного дождевой воды. Она протухла и дурно пахла, но в отчаянии мы дали Иоленте несколько глотков, и ее тут же стошнило. Вращение Урса явило убывающую луну, подарившую нам свой зеленоватый свет вместо утраченного дневного.
Набрести здесь на обычный походный костер казалось равносильным настоящему чуду. Но нам встретилось нечто более странное, хоть и не столь желанное. Доркас показала рукой налево. Я взглянул туда и в следующее мгновение увидел, как мне показалось, метеор.
– Это падающая звезда, – объяснил я. – А ты видела другую? Иногда они проливаются дождем.
– Нет, там было здание. Разве ты не заметил? Найди темное пятно на фоне неба. Это здание с плоской крышей, а наверху кто-то чиркает железом о кремень.
Я хотел было сказать, что у нее слишком разыгралось воображение, но неожиданно там, куда упала искра, зарделась крошечная, с булавочную головку, тусклая красная точка. Еще два моих вздоха – и появился тонкий язычок пламени.
До здания было довольно близко, но мы так медленно пробирались в темноте между камнями, что, когда подъехали, огонь уже достаточно разгорелся, чтобы осветить три фигуры, сидящие возле него на корточках.
Я крикнул:
– Нам нужна помощь! Эта женщина умирает.
Все три фигуры подняли головы. Потом прозвучал старушечий скрипучий голос: